ЖАННА ДЕ ПРАНК: «ВЕЧНЫЙ СВЕТ» — КИНОШАБАШ ГАСПАРА НОЭ, ШАРЛОТТЫ ГЕНСБУР И БЕАТРИС ДАЛЬ

Вечный свет пусть светит им, Господи, со

святыми в вечности, ибо ты милосерден.

Реквием по мечте — Winter: Lux Aeterna

Экран поделен на две части, друг напротив друга сидят две актрисы — Шарлотта (Шарлотта Генсбур) и Беатрис (Беатрис Даль). Разговор сымпровизирован и празден. Они касаются и тем средневекового ведьмовства, и рабочих вопросов, задевая явно неприятную для девушек эксгибиционистскую сторону актерства: одна из них рассказывает, что на съемках ей пришлось идти по горе едва ли не обнаженной на глазах у многочисленной мужской массовки.

Структура картины кольцевая. В начале загадочная до поры цитата из «Идиота» Достоевского об эпилептическом припадке, падучей (Достоевский сам, как известно, эпилептик). В конце режиссер Гаспар Ноэ, собственно, попытается вызвать припадок у «предупрежденного» зрителя. В сцене, кажущейся бесконечной (в честь нее, иронично замечает Ноэ, фильм и назван: «Вечный свет»), публике в смокингах показывают только разноцветный стробоскоп — минут десять подряд, используя для этого каждый из 24 данных Богом кадров в секунду.

«Вечный свет», отселенный, как и предыдущая работа Ноэ «Экстаз» (2018), из перегруженного основного конкурса (куда бы он, впрочем, в любом случае не влез из-за неформатности и хронометража) в программу спецпоказов, можно с ходу считать одним из величайших пранков в каннской истории (хотя кандидатов на этот пост только в 2019 году скопилось немало, тот же «Мектуб, моя любовь – 2» Кешиша многие восприняли как неудачный розыгрыш). «Вечный свет», снятый без сценария всего за пять дней и почему-то на деньги бренда Yves Saint Laurent, обвинили в мизогинии и окрестили самопародийным. И правда, фильм отчетливо похож по драматургической конструкции на «Экстаз» и снят тем же оператором, виртуозом стедикама Бенуа Деби.

Перед нами съемочная площадка. В поствайнштейновскую эпоху мы знаем, что это самое опасное место для актрисы, да и актера, где они ничем не защищены от домогательства. В киноиндустрии, занятой поисками новой этики и морали, все чаще обсуждается вопрос: имеет ли вообще право на существование фигура авторитарного режиссера-творца, которому вся группа беспрекословно подчиняется ради осуществления замысла? Что ж, Ноэ переворачивает ситуацию: теперь постановщик-демиург не тиран-мужчина, а женщина-дебютантка. Основной движущей силой для Беатрис на съемочной площадке оказывается беспощадная неконтролируемая истерика, причина которой — осознание неспособности подчинить себе процесс, непонимание того, что же она как режиссер собирается осуществить.

Короткий сюжет напоминает о комедии Тома ДиЧилло «Жизнь в забвении» (1995), мокьюментари о съемках независимого кино, во время которых все пошло не так. Беатрис снимает очередное переосмысление истории об Орлеанской деве, как она утверждает, «фильм не политический, а поэтический». В хрупкой кинопавильонной экосистеме случился тотальный коллапс: работники говорят на английском, Беатрис — на французском, никто никого не понимает и понимать не хочет, все долго ругаются из-за условий труда. Во вставном эпизоде, который бьет под дых аккурат перед командой «мотор!», Шарлотте позвонит дочь и запинающимся, непонимающим детским голосом скажет, что некие сверстники ее, кажется, изнасиловали. На момент начала съемок в актрисе пульсируют острейшее материнское чувство, стремление защитить детеныша любой ценой, смятение и ярость.

Снимается сцена сожжения ведьм на костре: они стоят привязанные к крестам, в мини-платьях на фоне гигантского экрана. Экран ломается и начинает непрерывно мерцать, и в этом ослепляющем мелькании тонет постепенно вся студия, включая ведьм, «сгорающих» в беспощадном стробоскопе. Единственным человеком за камерой, достаточно жестоким, чтобы снимать даже тогда, когда случается ЧП, оказывается неприятный в общении оператор, по сюжету «Вечного света» до того работавший с Годаром, — профессиональный вуайерист с солидным послужным списком, наблюдающий до последнего за почти что предсмертной агонией актрисы на алтаре.

Стробоскопический эффект Ноэ уже неоднократно использовал, например в фильме «Вход в пустоту» (2009). Стробоскоп, с помощью которого в кино обычно снимают сцены дискотек и техновечеринок, работает по тому же принципу, что кинематограф: быстрое мелькание света создает иллюзию движения. Полиэкран же Ноэ использовал из чисто утилитарных соображений — чтобы таким образом в два раза сократить хронометраж, показать два фильма в одном. В общем, все это уже было: Ноэ снова и снова складывает из ничего новую необратимость, сажает обреченных героев на острие ножа, чтобы увидеть, как люди при всем желании не могут спрыгнуть с этого лезвия. Он разбирает на части воспоминания галлюцинирующего enfant terrible («Вход в пустоту»); демонстрирует, как выглядит, если смотреть извне черепной коробки психонавта, такое экстремальное расширение сознания, больше похожее на опасное сумасшествие («Экстаз»); показывает семью на пути от счастья к жуткой трагедии («Необратимость»).

«Вечный свет», может, и не шаг вперед для Ноэ, снимающего тщательно, хотя иногда повторяющегося в своем искусстве провокации, но уже построение траектории для этого шага, поиск подходящего места, чтобы поставить туда ногу. Вообще говоря, в очень дальней перспективе задумка интертекстуального бессценарного метафикшна напоминает «Дау» Ильи Хржановского (Ноэ действительно ходил на «Дау», по свидетельствам очевидцев, и было это в январе 2019-го, а над фильмом режиссер начал размышлять в конце февраля). Автор имитирует модернизм и прогрессивизм, смеется над самим предположением о том, что в кино возможно сделать что-то новое по форме (полиэкран, стробоскоп — приемы, впервые использованные еще в начале прошлого века), подтрунивает над глубокомысленными псевдоинтеллектуальными сентенциями мэтров: кроме Достоевского Ноэ в интертитрах постиронически цитирует Годара (надо думать, тот, панибратски названный в фильме Жан-Люком, был бы этим фактом очень недоволен) и Карла Теодора Дрейера. Кроме того, Ноэ напрямую отсылает к нескольким картинам: дрейеровским «Страстям Жанны д’Арк» (1928) по мотивам подлинных записей судебного заседания над национальной героиней (затем тот же документ использует уже в эпоху звукового кино Робер Брессон в фильме «Процесс Жанны д’Арк», 1962); знаменитому немому docufiction-хоррору «Ведьмы» (1922) о Средневековье, эпохе узаконенной мизогинии; «Дню гнева» (1943) того же Дрейера, оттуда позаимствован финальный кадр — посреди стробоскопа появляется крест, то ли гипноз, то ли видение, нерукотворный образ.

Центральная тема «Вечного света» — охота на ведьм. Пусть сегодня выражение используется в переносном смысле, но Ноэ — режиссер нахрапистый и все понимает буквально. А также превратно. Согласно средневековым нравам актриса, обладающая дьявольским навыком перевоплощаться в другого человека, возможно, даже не существовавшего на самом деле (и для этого ей не нужно метаморфировать, меняться внешне), — очевидная ведьма. Любая киносъемка — ни много ни мало шабаш. Местные колдуньи — Шарлотта Генсбур, единственная актриса, которая выдержала три фильма Ларса фон Триера, и Беатрис Даль («Что ни день, то неприятности» Клер Дени), старательно отыгрывающая образ если не современной ведьмы, то, как минимум, опасной сумасшедшей без зуба и с растрепанными волосами, которая носит на груди аж два крестика, потому что «никто ведь не знает, вдруг два креста лучше, чем один» (так актриса заявила на пресс-конференции «Вечного света» в Каннах). Ноэ подчеркивает историческую конфронтацию язычества и христианства, впрочем, монотеистическая религия представлена лишь тремя декорациями-крестами. Режиссер давно выбрал свою сторону: в конце титров следует авторское признание:

«Спасибо, Господи, что я атеист» (цитата из Бунюэля).

Lux Æterna. Латинское название с красивой лигатурой A и E уже светилось в кино: точно так же называлась центральная композиция из саундтрека, сочиненного Клинтом Мэнселлом для фильма «Реквием по мечте» Даррена Аронофски. Вечный свет (тот, что в конце тоннеля) — понятие из католицизма, и оно влечет режиссеров как эсхатологическая метафора на тему самого кинематографа, призрачного огня, ведущего нас к иным мирам. Для Ноэ этот фильм — любовное посвящение вечному свету, отражающемуся от серебристого экрана и провожающему нас до могилы.